Дождь, на первый взгляд обещавший быть мелким и недолгим, превратился в затяжной ливень. Всё небо заволокли густые тёмные тучи. Хорошо, что не было ветра, который сделал бы все попытки укрыться от дождя бессмысленными. Но зато тут, под сенью деревьев, где было почти сухо, неистово лютовали комары. В паре десятков шагов по галечному перекату беззвучно катил свои лёгкие волны Урал. А в неглубокой ямке был уложен готовый к розжигу костёр, над которым на свежевыструганных ножиком из веток шампурах висели свежепойманные подлещики.

У меня в коробке осталась последняя спичка. Второго шанса не будет.
Хоть бы не задул ветер! Ведь такой дождь просто просит бури! Я присел, максимально близко наклонился к костру и приготовился. Славик явно хотел сказать, мол, дай лучше я попробую, но не решился говорить под руку. Спиной я чувствовал его напряжённый взгляд.
Чирк! Спичка вспыхнула, и огонь лизнул сухую траву. Язычки пламени были едва заметны. Нет, раздувать ещё рано. А вот занялась и маленькая веточка. Славик наклонился и подул под начавшее заниматься пламя. Я решил, что лучше не мешать. Костёр, подбадриваемый умелыми дуновениями Славика, стал разгораться.

Минут, примерно, через пятнадцать ливень превратился в лёгкую морось. А подлещики над костром, как нам показалось, достаточно подрумянились. Мы сняли их с огня и перевесили на рогатины в стороне, чтобы остыли.
— Ну что, может искупнёмся? Или ещё удочки закинем? После дождика должен быть хороший клёв!
— А давай и то, и другое! Искупнуться поднимемся повыше, к песку, а удочки бросим пониже, где обрыв. Только рыбу давай сейчас съедим, пока её пылью не занесло и мухи не засидели.
— Давай, пошли!
Рыба была, на самом деле, невкусной (ну посудите сами: толком не чищенная, без соли, кишки дали горечь, а по состоянию она была не то, что не жареная — даже недоваренная), но восторг наш был вовсе не в этом. Мы на природе в деревне, одни, на рыбалке, у костра... Что ещё нужно мальчишкам 16-17 лет, смутно сознающим, что это последнее лето их детства?

***

Дождь, что прошёл ночью, раскиселил грядки, но по выложенным кирпичом и гравием дорожкам можно было нормально пройти. Выйдя из домика, мы со Славиком закурили и пошли в сторону бани.
— Давай, приберёмся — скоро мама Валя должна приехать.
— Ага.
Со столика, что вчера поставили возле бани, мы в четыре руки убрали пустые бутылки и прочий мусор в мешок. Я быстро протёр столешницу. Вроде чисто.
Из домика вышел дядя Коля.
— Бать, ты сто грамм будешь? Пока мама не приехала? — спросил Славик.
— Не откажусь, пожалуй.
— Только вы с Вовкой пока вдвоём, а то мне, может, ещё за руль придётся.
Славик достал из холодильника нехитрую закусь и недопитый вчера коньяк.

Самогонку мы решили оставить на вечер, для самых задушевных посиделок. Вечером растопим баньку, начистим вяленой рыбки к пивку, а потом под самогоночку и шашлычок можно. Что ещё нужно мальчишкам 46-47 лет, смутно сознающим, что уже скоро внуки и старость?
Пока мы с дядей Колей стограммились, Славик пошёл сорвать чего-нибудь с грядок.
— Слава! Ну вот опять ты с голым пузом и в одних шлёпках? Ну-ка оденься быстро — прохладно на улице! — раздался от калитки голос тёти Вали.
— Мам, блин! Мне уже 50 скоро! Разберусь!

***
Славик, отрегулировав дымоход, напряжённым взглядом впился мне в спину. Печка никак не хотела разгораться.
— Что, последняя спичка? Как тогда в Михайловке? За газетами, может, сходить?
— Не надо. У меня получится. Как тогда.
Чирк! Спичка вспыхнула, и огонь лизнул сухую ботву. А вот и дрова занялись.
Мы сели за столик, и Славик налил четыре бокала пива. Тихонько чокнулись. Смеркалось.